И уцелевшие отвергли мудрость своих предков. Среди них уже почти не осталось тех, кто помнил старый мир. И, главное, эти люди думали, что именно ученые и колдуны виновны в разразившемся чудовищном бедствии. Будто бы они чем-то страшно прогневали высшие силы.
Они не приняли помощь, предложенную хранителями мудрости, отказались послать в храм для обучения своих детей.
Тогда хозяева этого места принялись похищать одиноких охотников; ловить женщин и детей, собиравших ягоды и грибы, нападать на небольшие стойбища.
Так они пополняли свои ряды — ведь им был необходим приток свежей крови.
Но этим они окончательно оттолкнули от себя соплеменников — те полностью уверовали, что хранители мудрости на самом деле служат злу. Отныне их при каждом появлении возле жилищ дикарей встречали стрелы с копьями и заклятия самой черной магии.
Хранители решили ждать удобного момента, когда можно было бы вернуть доверие людей. Так они провели в ожидании века, — с иронией бросил старик.
— Потом с юга пришли новые племена, даже и не слыхавшие никогда о земле под северной звездой Гохар. Хранители мудрости пытались их остановить, но у них ничего не вышло. Их магия и знания, угасавшие со временем, оказались бессильны перед многочисленностью и воинским умением пришельцев и силой их шаманов.
И даже перед лицом непобедимых врагов потомки древнего народа отказались говорить с теми, кого считали слугами сил Тьмы. Последние остатки их были загнаны в глухие, гиблые места, где и вымерли без следа.
А затем стали вымирать и сами хранители. Они вырождались, кровь их загнивала.
Женщины в долине становились бесплодными или рожали на свет уродов и бессмысленных идиотов, неспособных даже толком говорить.
Тогда хранители, желая спасти если и не свой народ, то хотя бы память о нем, принялись красть детей уже у вновь поселившихся в этих местах племен.
Прошли сотни и сотни лет. Одни народы сменяли другие, а людей в святилище становилось все меньше. Они постепенно забывали то, что знали их предшественники…
В конце концов, их осталось всего несколько десятков человек. Крошечное племя, жившее ради мудрости и знаний, которые, — голос Найярони наполнился бесконечной горечью, — давно уж состарились и умерли и не были никому нужны. Я был одним из их числа…
Старик вновь надолго замолчал; Костюк не посмел нарушить это молчание первым.
— Как-то старейшины послали меня разведать, что творится в большом мире. Делал это уже не один раз.
Я покинул долину на несколько недель, а когда вернулся, все были мертвы. Их убила черная язва.
Только самый старый из них… из нас был еще жив, на удивление.
Болезнь не тронула его, хотя именно он хоронил трупы. Он умирал теперь не от болезни, а от пережитого кошмара. От него я узнал, как все случилось. Через несколько дней после того, как я ушел, наши охотники принесли маленького ребенка, украденного у семьи кочевников, зачем-то забредшей в горы. Он-то и стал причиной гибели последних хранителей.
— С тех пор минуло уже больше 80 лет, сейчас мне 110 с лишним. Не удивляйся, древние умели продлевать жизнь очень надолго, и без всякой магии, хотя смерти не могли избежать и самые могучие из их волшебников.
Я не знал, как мне жить дальше, думал даже о самоубийстве.
Потом попытался возродить род хранителей. В одной деревне я украл девчонку, увел ее сюда, стал кое-чему учить. Она стала моей женой.
Но оказалось, что у нас не может быть детей. А вскоре она умерла. Тогда-то я и узнал — не спрашивай, откуда и как, что все должно кончиться на мне. Ничто не может и не должно жить вечно.
И я ушел из долины. Жил среди людей, как все люди. Но сейчас я чувствую, что очень скоро умру. И я, последний из хранителей, решил, что тайна, сберегающаяся тысячелетиями, не должна умереть вместе со мной.
Голос Найярони вдруг прозвучал сурово и торжественно.
— Тебе суждено открыть ее людям. Почему именно тебе?.. Достаточно будет того, что я счел, что ты достоин этого… человек из чужого мира. И еще одно… — сказал он, не обращая внимания на отвалившуюся челюсть разведчика. — Может быть, ты и удивишься, но было время, когда я был в чем-то похож на тебя…
Там, в храме, много золота и драгоценных камней. Ты возьмешь себе, сколько захочешь и сможешь унести. Потом ты расскажешь все своим.
Ты будешь богат и прославлен, как никто. А обо мне не беспокойся и не говори вообще ничего. Пусть думают, что ты сам обнаружил святилище. Я же хочу просто умереть здесь… Теперь пойдем, — толмач тяжело поднялся. — Ты увидишь то, что берегли мои предки.
Попутчики вплотную приблизились к храму.
Стало видно, что пирамида и в самом деле стоит тут уже очень давно.
Величественные стены, сложенные из базальтовых блоков (каждый величиной с двух-трех этажный дом), по сравнению с которыми даже стены Сарнагара были бы низкими и несолидными — рассекало множество широких трещин, в которых кое-где росли деревца.
Поверхность камня, когда-то гладкая, ныне мало чем отличалась от окружающих скал, и была покрыта пятнами бурого лишайника.
Мысль, что храму этому и в самом деле больше десятка тысяч лет, наполнила душу Алексея благоговейным удивлением.
Они вышли под невысокую арку — единственное отверстие в глухих стенах. Путь им преградили небольшие ворота, сколоченные из грубо отесанных досок.
— Очень давно, — как бы про себя пробормотал Найярони, — эти ворота были бронзовыми… Время сжирает все.
Старик толкнул створки плечом. Что-то хрустнуло, и ворота рухнули внутрь, подняв тучу пыли. Гулкое эхо от их падения унеслось в темноту. Хмыкнув, старик шагнул в черный провал, за ним Костюк.