Плацдарм - Страница 71

Или вот что говорят — когда он замечает место для берлоги, значит, то знаки там особые ставит — когтями. И по знакам этим другие медведи вроде как понимают — чье это место. Если сильного — уходят, а если слабейшего — себе забирают.

А если пойдет за ягодой, то колоду берет — болотные кочки уминать.

Говорить не может, но речь понимает. А в старые времена, бывало, девок крал да жил с ними. И даже дети от того рождались. Вот, род шамана Тырге от такой полумедведихи происходит. Но потом ушла древняя сила из мира, и люди больше не могут рожать детей от зверей, а звери — обращаться в людей.

А, ты чужак, — бросил он, — вижу не слушаешь меня! — прикрикнул вдруг Вирама. Чего хмурый такой?

— Извини, уважаемый, — изобразил всем своим вмдом раскаяние Алексей. Так, вроде как зима скоро настанет, а я всё тут сижу.

Эээ, — как-то многозначительно и высокомерно улыбнулся хозяин, — сказано же — до Дня Очищения — ну никак нельзя. Сказано же!

Ну так скорее бы… — улыбнулся Костюк.

Вот тёмный человек! — всплеснул тот руками. Ты видать думаешь, что мы тут даром тебя держим! Вы там на закате, совсем от предков да от их мудрости отвернулись! Вам там новые боги помогают! А тут они силы не имеют — тут старые хозяева правят, и весь сказ.

Ты вот не веришь, а послушай как — что с дедом моим было.

Поехал мой прадед на торг. В дороге ночь его прихватила. Ну, прослышал он, что там неподалеку селение есть. Ну, заехал — смотрит, в домах огни погашены, только в одном горит. Ну, заходит он туда — народу полон дом, аж воздух спирает, жречишко какой-то в бубен бьет, что-то там воспевает.

Говорит — здравствуйте, мол, люди добрые.

Те не отвечают. Ну он опять — здравствуйте, мол.

Тогда тут жрец встрепенулся, да как начнет бормотать, да все непонятное. Только и разобрал — мол, огонь свистящий, да ветер из земли выходящий, да дух нас едящий, пришел.

Ну, толкнуло что-то его в сердце, или может, подумал, что не ко времени пожаловал, повернулся и ушел.

Приехал на постоялый двор, спрашивает — не знаете, что твориться в селении, странные там люди какие-то… Те — какое селение? Тут нет ничего!

— А там то и там то? Ну те аж сели. Там, говорят, кладбище старых времен…

Вот оно как — а ты говоришь! — с самодовольным видом изрек Вирама.

Поев, Алексей вежливо поблагодарил и вышел прогуляться в одиночестве по поселению — за ограду его не выпускали даже с сопровождающими. И вдруг взгляд его остановился на на сильно пожилом полуголом мужчине, сидевшем на старом бревне и чинившим костяной иглой старый ичиг.

К нему подбежала стайка замурзанных скуластых мальчишек лет по восемь-десять, и принялась что-то громко выкрикивать на своем языке — наверное, дразнить старика. Человек отложил обутку, неторопливо встал и, обернувшись, внимательно посмотрел в сторону шкодливых ребятишек. Тишину полдня прорезал дикий, многоголосый визг, как будто одновременно десяток бензопил вонзили зубья в неподатливую древесину. С быстротой, изумившей бы любого земного тренера по легкой атлетике, малолетние хулиганы унеслись в разные стороны.

А тот повернулся и внимательно, оценивающе поглядел на Костюка…

И Алексея почему-то заинтересовал этот странный чужак.

Настолько, что час спустя он подошел к нему, выбрав момент.

Тот сидел прямо на голой земле, перед маленьким костерком, протянув ладони к огню,

Костюк, остановившись, поздоровался с ним, но тот никак не отреагировал, продолжая отрешенно глядеть в пламя.

Пожав плечами, разведчик оставил попытки завязать разговор и отправился своей дорогой.

Вернувшись в дом Костюк попытался расспросить о нем Винару.

— Это Найарони, нежить треклятая, — буркнул он. С ним и водится то нехорошо — хотя лекарь он толковый. Но про этого чужеродца незнаемого, лучше тебе у шамана спросить, — нахмурился его опекун. Слышал я, он сын лесной нечисти, которая девок крадет да брюхатит, в берлогах своих заточая. И как по мне, так и похоже…

Он отвернулся к стене к забормотал что-то неразборчивое, всем своим видом показывая, что не намерен продолжать беседу. Но ему почудилось, что перед этим в его глазах мелькнул неподдельный страх. Алексей ушел, так ничего и не поняв.

И поэтому когда ночью он пробудился и узрел стоявшего у его ложа Найарони почти не удивился.

Тот молча сделал знак — мол, выйди, поговорим, и бесшумно ступая покинул прибежищ6е семьи Винара. Что поразительно, не проснулся не только никто из людей, но и пристроившиеся в сенях лайки не почуяли чужака.

К чему бы это?

Здравствуй, Тасо, — полушепотом спросил старик, когда Алексей выбрался из душной тьмы дома под яркую луну. И тут же перешел к делу.

— Как думаешь, зачем тебя тут держат?

— Говорят, на празднике должен быть кто-то из гостей… — пожал плечами Алексей

— Ага — гости им нужны, — кивнул Найарони. И отпустят они его сразу на праздники — к предкам.

— Тебя принесут в жертву. Просто — зарежут. Поэтому — сегодня я тебя выведу…

— А почему я должен тебе верить? — ляпнул Алексей стандартную фразу.

— А зачем мне тебе лгать тебе, ссорясь с людьми с которыми давно живу? Я хочу спасти твою голову, ставя на кон свою — чего тебе еще надо?

И почему-то Костюк поверил — и не только потому что чутье разведчика уже давало знать, что с этим «гостеванием» не всё чисто.

Пойдем…

А… как? — указал Алексей на ворота тына.

Они спят, — ухмыльнулся старец, — той самой пресловутой «зловещей ухмылкой» из второразрядных романов, и Костюк почему-то понял — почему про старца ходят слухи насчет происхождения его от нечисти.