Плацдарм - Страница 112

112

И почти сразу взор Крайнева выделил одну из них — ту, что возглавляла шествие. Длинные серебристые волосы необычного оттенка разметались по плечам.

Красно-зеленые шаровары так соблазнительно подчеркивали стройные длинные ноги девушки, ее восхитительно широкие бедра, втянутый живот, переходящий в тонкую талию.

Более совершенной красоты старлей не встречал.

— Понравилась, друг сотник? — нагнулся к нему сосед, грузный низкорослый бородач лет пятидесяти, в расшитом жемчугом казакине.

— Хороша, — не лукавя, подтвердил Семен.

— Да уж, — согласился степняк. — Она из Черми-Ха, а там как говорят, еще чувствуется альфарская кровь. Но наши девушки не хуже. Глянь-ка.

Крайнев повернулся в ту сторону, куда указывал кочевник.

Среди гостей расхаживала юная девушка в шелковых шароварах странного окраса — пятнистого, странно напоминающего камуфляж, и рубахе в полосочку. Темные волосы, заплетенные в мелкие косички, спускались на плечи, обтянутые зеленым воротником. Узкие сапфировые глаза глядели прямо на замполита.

Ему стало не по себе. Девушка смотрела так, словно приценивалась к товару.

Увидев, что и парень глядит на нее, она смутилась. На смуглых щеках выступил сочный румянец.

Она вскочила на ноги и пошла прочь. Лишь один раз повернулась, ловко изогнувшись, будто бы что-то подобрать с земли.

Рубаха на ее груди натянулась, продемонстрировав, что под ней ничего нет, кроме юного упругого тела.

Жар прилил к лицу замполита. Поперхнувшись слабеньким пивом, подававшимся к мясу, он закашлялся.

— Что, друг сотник, не туда пошло? — участливо хлопнул его по спине — сосед бородач.

— Ага, — поспешно подтвердил старлей.

— Я и вижу, — и, склонившись к самому уху молодого человека, горячо прошептал. — А ведь она на тебя глаз положила, парень. Так что держи ухо востро.

Смысла последней реплики Крайнев не понял. А зря.

Тем более капитан знал местные порядки.

Женщины были умны, самостоятельны, способны равно на храбрый и жестокий поступок. Хотя обычно вождями были мужчины, и женщин не звали на совет, тем не менее, когда случалось обратное никто особо не возмущался и не делал большие глаза.

Он также слышал разговоры о нескольких кочевых женских племенах, где мужчины служат лишь для тяжелых работ и для продолжения рода, не имея голоса в совете. Но скорее, это были степные легенды и мифы, вполне заменявшие местным жителям желтую прессу и агитацию с пропагандой. А местные жители, хотя и оседлые (вернее — полукочевые) но сохранили многие древние обычаи — даже те, которые были почти забыты в Степи.

Например тот обычай, что девушка может если очень захочет — сама избрать себе мужа — по зову Древней Матери.

* * *

Ильгиз поглаживала рукоять клинка — хотя он вряд ли мог ей помочь.

Ибо с ней случилось то, что бывает даже с дочерьми танов и как говрят легенды, даже с богинями. Она влюбилась. Влюбилась с первого взглядяда. Влюбилась сразу и навсегда, как она была уверенна. Влюбилась настолько, что готова была подойти к сотнику-чужаку прямо на пиру, и сесть ему на колени — чтобы выхода у него не оказалось: он ведь не посмел бы нанести осокорбление дому где стал гостем и ему пришлось бы жениться.

Отец бы разгневался, но простил бы — ведь её мать точно также поступила когда-то.

Ильгиз сейчас вспоминала свою короткую жизнь.

До десяти лет она жила у родни в Георирге — дремучие леса, замки и храмы на вершинах гор, стремящиеся от скал водопады, быстрые воды рек.

Веселые шествия с факелами, игру света и тени в окнах замкового храма.

Всегда хмурый дядя в латах, на сером в яблоке скакуне. Ее первый сокол — ей было всего десять лет.

Старшая тетка — Андео Летящая Птица — ее наставница в воинском искусстве — смешливая, вовсе не грозная видом, тонкая как тростинка — не выглядящая на свои двадцать девять лет и троих детей.

Отец, каким она его запомнила в четыре года — белокурый витязь с серыми глазами, подбрасывающий ее к небу. Это ныне он грузный и краснолицый, почти седой…

Вспоминала поучения воспитывавшей её тетки.

Не ходи в лес — там медведи а ночью — бесы. Не спускайся к реке — там змеи и ящерицы, не ложись на голую землю — удушат страшные сны.

И так — до двенадцати лет. И какой крик поднимался когда Ильгиз заявляла что уже взрослая

Но сейчас она чувствовала себя по настоящему взрослой, очень взрослой — и не только потому что хотела отдать себя мужчине. Нет — потому что была готова ответить за то что задумала.

Сзади неслышным шагом подошла младшая сестра её матери, стала рядом.

— Ну, вижу уже насмотрелась, наконец, на своего сотника?

— Нет, не насмотрелась, — сообщила Ильгиз.

— Дура ты, Ильги, как я посмотрю.

— Какая уж есть.

— Ты все ж полегче, со старшей сестрой говоришь!

— Хоть бы и с теткой.

— Да разве ж со старшими так говорят?

— А как еще говорить? На том же языке, что и со всеми. Не по-герийски ж?

— Вот скажу отцу, так он тебя отхлещет ремешком-то! Не посмотрит, что меч носишь.

— Отец, может, и не похвалит, да хлестать не будет.

— Что-то ты, сестренка, больно смела, — поджала губы старшая. — Ведешь себя как баба откупоренная, а не как девица. А может, — вдруг нахмурилась она, — уже успела? Признавайся, потратила девичью честь уже?

— А хоть бы и потратила, кому какое дело?! — вдруг вспыхнула Ильгиз. — Не в Игриссе, хвала Священной Луне, живем.

— Много ты про Игрисс знаешь, — бросила Серни. — А насчет сотника, так имей в виду: он солдат, человек подневольный. Уйдет, а ты с пузом останешься…

112